Анафем - Страница 137

137

Первые двое представились Лapo и Дагом, последний — Бражжем. Довольно распространённые экстрамуросские имена. Я сказал, что меня зовут Вит. Дальнейшему разговору мешал рёв мотора, да и вообще спутники мне попались неразговорчивые. Ларо и Даг прижались друг к другу под одним одеялом — я так понял, что они братья. Бражж вошёл последним и сел ближе всех к выходу. Он был крупный (повыше и поплотнее меня), так что вместе со своим чемоданом занял кучу места. Мы, впрочем, на это место и не претендовали: туда залетал вьющийся из-под полозьев снег.

Книги я оставил у Корд. Спиля никто не взял. Смотреть было не на что, разве что на кружение снега. Я установил нагрев термокостюма на минимум, позволявший не отморозить пальцы, сложил руки на груди, упёрся ногами в рюкзак, осел на деревянной скамье и постарался не думать, как медленно течёт время.

Казалось, я вышел из родного концента годы назад, но сейчас в полусонном забытьи представил его так отчётливо, что почти видел перед собой фраа и суур, слышал их голоса. От Арсибальта, Лио и Джезри я перешёл к куда более волнующему образу Алы. Я воображал её в Тредегаре, о котором знал только, что он старше и гораздо больше Эдхара, климат там теплее, сады — пышнее и благоуханнее. Мне надо было интерполировать фантазию, в которой я не погиб в снегах, нашёл Ороло, добрался до Тредегара и меня туда впустили, а не отбросили и не усадили на пять лет за Книгу. Покончив с этими формальностями, я сотворил грёзу о богатом ужине в роскошной трапезной Тредегара, где фраа и сууры со всего мира поднимают бокалы отличного вина за меня и за Алу, восторгаясь нашими наблюдениями в камере-обскуре. Потом мечтания приняли более личный оборот, включавший долгую прогулку по уединённому саду... и меня окончательно сморило. Такого я решительно не ожидал. Часть сознания, отвечающая за грёзы наяву, явно выстраивала их так, чтобы меня убаюкать, а не возбудить страсть.

Пол в санях накренился, и я вынырнул из сна, только теперь осознав, что спал.

Маршрут нашего путешествия через полюс пролегал по широкому перешейку. Две тектонические плиты столкнулись на самом севере планеты, образовав горную систему, которую трудно было бы пересечь, не будь она погребена под двумя милями льда. В последние два дня континент под нами расширялся; но мы по-прежнему ехали вдоль правого, или (поскольку двигались теперь на юг) западного его края. Не совсем по кромке: побережье представляло собой хребет над активной зоной субдукции; узкую полоску суши между горами и замёрзшим океаном покрывали сползающие со склонов ледники, опасные из-за множества трещин. Санный поезд шёл по ледяному плато в нескольких милях восточнее хребта; на том же плато располагалась и станция. От неё через лёд, тундру и тайгу тянулись дороги, по которым в конечном счёте можно было добраться до самого Моря морей. Однако до ближайшего населённого пункта в том направлении были сотни миль. Контрабандисты вроде нашего санщика не могли возить людей так далеко. Они поворачивали вправо, то есть на запад, переваливали через хребет и высаживали пассажиров в порту, куда заходили ледоколы.

Мы рассчитывали, что я обогну станцию на маленькой машине, Корд, Самманн и Крейды подберут меня на дороге и дальше мы продолжим путь вместе. Буран всё спутал. Теперь получалось, что мои спутники поедут на юг, а дня через два свернут к западу, перевалят через хребет и будут ждать меня в Махще — порту базирования ледоколов. Я тем временем куплю билет на ледокол или корабль конвоя. В Махще мы встретимся, а дальше до Моря морей всего несколько дней езды. Итак, я действовал согласно плану Б (план А предполагал встречу к югу от станции). Мы, если честно, мало его обсуждали, поскольку не думали, что до такого дойдёт. У меня было сосущее чувство, что я действовал впопыхах и наверняка забыл что-нибудь важное. Впрочем, за два часа в санях я ещё раз хорошенько обдумал ситуацию и убедил себя, что всё получится.

Из того, что сани накренились, я сделал вывод, что мы взбираемся на перевал. Их здесь было три. Самманн прочёл, что один гораздо лучше других, но его иногда перекрывают лавины. Санщики никогда не знают, каким перевалом поедут сегодня: это решается на ходу, в зависимости от того, что сообщают по рации другие контрабандисты. Санщик сидел отдельно от нас, в наглухо закрытой отапливаемой кабине, и я не знал, о чём он там говорит по рации.

Внезапно поезд сбавил ход и остановился. Минуту или две мы заново учились двигаться. Я посмотрел время и с удивлением понял, что прошло шестнадцать часов. Видимо, я проспал из них восемь или десять — немудрено, что спина одеревенела. Бражж откинул брезент, и сани наполнил рассеянный серый свет. Ветер улёгся, снег перестал, но небо по-прежнему скрывали тучи. Мы стояли на склоне горы, на относительно ровном участке. Видимо, это была санная дорога через перевал — через какой именно, знал только наш водитель.

Бражж не выказывал намерения вылезти из саней. Я встал и собрался шагнуть через его ноги, но Бражж поднял руку. Через мгновение со стороны кабины донеслась серия глухих ударов и хруст открываемой обледенелой дверцы, потом лязг металлических ступеней и, наконец, скрип снега. Бражж опустил руку и убрал ноги: я мог выйти. Только теперь я вспомнил предупреждение Самманна не вылезать из саней, чтобы меня не бросили. Бражж, очевидно, не в первый раз пересекал границу и знал, что нельзя выходить, пока санщик в кабине.

На восемьдесят третьей параллели мы купили горнолыжные очки; сейчас я их надел и вылез из саней. Рядом с трактором мочился, стоя лицом к склону, незнакомый человек. Я рассудил, что водителей двое: тот, с которым я договаривался, и сменщик. Действительно, другой водитель высунул из кабины заспанную физиономию, надел чёрные очки и вылез наружу. Дверцу он оставил открытой, чтобы слышать рацию. Из неё доносились редкие хрипящие фразы. Я разобрал не все слова, но понял, что санщики сообщают, кто из них где и как там с проходимостью. Однако по большей части рация молчала. Когда из динамика доносились звуки, оба водителя умолкали, поворачивались к дверце и напрягали слух.

137