— Хорошо. Любая такая гипотеза должна строиться на объяснении, почему разные сознания на разных мировых путях думают одно и то же. Некоторые всегда могут предложить религиозное объяснение, — он покосился на Орхана, — другие...
— Можешь не скрывать свою веру в ГТМ — вспомни, с кем ты говоришь! Я и не такое видела!
— Да, прасуура Мойра, — ответил Арсибальт, склонив голову.
— Как знание распространяется из общего теорического мира — я не буду называть его Гилеиным, поскольку, очевидно, на планете Кватор не было женщины по имени Гилея, — в сознание разных светителей из разных миров? И происходит ли это сейчас — между ними и нами? — вбрасывая в кухню свои мозговзрывающие гранаты, суура Мойра бочком отступала к дальней двери и едва не столкнулась с Эмманом Белдо, который вернулся, доставив свою препту домой.
— Судя по всему, завтрашний мессал и будет про это говорить, — заметил я.
— Зачем ждать? Не расслабляйтесь! — И Мойра стремительно вышла в темноту. Карвалла, бросив полотенце, рванула за ней, накидывая на голову стлу. Эмман вежливо посторонился, затем уставился вслед Карвалле и смотрел, пока та не исчезла из виду. Когда он повернулся обратно, суура Трис залепила ему в физиономию мокрой губкой.
— Не могут же эти пути просто блуждать в Гемновом пространстве... — сказал Эмман.
— Как мы в темноте? — предложил я. Мы искали подходящий лукуб.
— Без всякого смысла. Или могут?
— Ты про мировые пути? Повествования?
— Наверное. Кстати, что вокруг них за сыр-бор?
Вопрос был довольно расплывчатым, но я, кажется, понял, что имел в виду Эмман.
— Ты про то, что фраа Джад употребляет слово «повествования»?
— Да. Трудновато будет скормить это...
— Бонзам?
— Так вы называете коллег моей препты?
— Некоторые из нас — да.
— Так вот, они все довольно приземлённые. Такие возвышенные вещи — не для них.
— Ладно, давай я подберу пример. Помнишь, что сказал Арсибальт? Про кусок льда в звезде?
— Конечно. Существует точка в Гемновом пространстве, соответствующая космосу, где есть даже это.
— Конфигурация космоса, заданная этой точкой, — сказал я, — включает, помимо звёзд и планет, воробьёв и пчёл, спилей, книг и всего остального, одну звезду, в которой находится большой кусок льда. Точка, как ты помнишь, всего лишь длинная последовательность чисел — координат — не более и не менее реальная, чем любая другая.
— Её реальность — или в данном случае нереальность — вытекает из каких-то других соображений.
— Верно. В данном случае — что описываемая ситуация абсолютно нелепа.
— Как такое могло случиться, для начала? — подхватил Эмман, проникаясь духом аргумента.
— Случиться. Вот ключевое слово, — сказал я, жалея, что не могу объяснять так же хорошо, как Ороло. — Как понимать, что нечто случилось? — Вышло довольно убого. — Не просто эта ситуация — изолированная точка в конфигурационном пространстве — возникла и сразу исчезла. Скажем, у тебя есть обычная звезда, и вдруг — бац! — в один космический миг посреди неё материализуется глыба льда, а в следующий — бац! — глыбы нет. Это не называется «случилось».
— А если у тебя есть гемнопространственный телепортатор?
— М-мм... Полезный мысленный эксперимент, — сказал я. — Ты про устройство из книжки, которую подложила нам Мойра. Чудо-кабинка, с помощью которой ты можешь перенестись в любую точку Гемнова пространства, сделать её реальной и перескочить в следующую.
— Да. Невзирая ни на какие законы физики. Тогда мы сможем материализовать глыбу льда в звезде. Но она тут же растает.
— Растает, если с этой точки ты позволишь действовать законам природы, — поправил я. — Но ты можешь сохранить её, прыгнув в следующую точку, описывающую тот же космос, но по-прежнему с глыбой льда.
— Ладно, понял. Но в нормальных условиях она растает.
— Итак, Эмман, вопрос в том, что значит «нормальные условия». Или по-другому: возьмём серию точек, которую ты должен пройти в гемнопространственном телепортаторе, чтобы в космосе за окном кабины глыба льда сохранялась внутри звезды. Чем эта серия точек будет отличаться от той, которая составляет правильный мировой путь?
— От той, которая не противоречит законам природы?
— Да.
— Не знаю.
Я рассмеялся.
— Ну вот. Наконец-то я начал понимать, что Ороло говорил мне про светителя Эвенедрика. Эвенедрик изучал датономию — отрасль булкианской философии. То, что нам дано, что мы наблюдаем. В конечном счёте это всё, что у нас есть.
— Ладно, — сказал Эмман. — Так что мы наблюдаем?
— Не просто приемлемые мировые точки, то есть без льда в звёздах, но приемлемую серию таких точек. Мировой путь, который мог случиться.
— В чём разница?
— Глыба льда в звезде не просто невозможна — её нельзя туда доставить и нельзя там сохранить. Нет связной истории, которая бы её включала. Речь не просто о возможном — в Гемновом пространстве возможно всё, — но о согласованном, в смысле всего того, что должно быть справедливым в отношении вселенной, где в звезде оказалась глыба льда.
— Ну, думаю, такое возможно, — сказал Эмман. В его голове заворочались праксические шестерёнки. Собственно, этим он и зарабатывал на жизнь — его выдернули из ракетного агентства и приставили техническим советником к Игнете Фораль. — Можно спроектировать ракету с боеголовкой из жаропрочного материала и поместить туда глыбу льда. Запустить её в звезду с большой скоростью. Жаропрочный материал сгорит. Но потом, на долю мгновения, у нас будет глыба льда в звезде.