Анафем - Страница 270

270

— Я слышал.

Мы некоторое время молча смотрели через овальный пруд на другой берег, где процессии урнудских и троанских чиновников выходили из павильонов на берег. Говорилка у Эммана на шее, впрочем, не умолкала.

— Значит, таково наше теперешнее повествование? — спросил я.

Эмман глянул настороженно.

— Наверное, можно думать об этом в таких терминах.

— Ладно, — сказал я. — Если всё пойдёт наперекосяк и какой-то бонза прикажет тебе включить ВУ, ведь правда будет обидно, если окажется, что вы с бонзой спутали повествование?

— В каком смысле? — резко спросил Эмман.

— Да, тридцать семь веков назад нас загнали в матики. Но у нас осталась возможность заниматься новоматерией. В результате мы получили Первое разорение. Отлично. Никакой новоматерии, за редкими разрешёнными исключениями: заводами, где её производят под руководством призываемых по мере надобности инаков. Время идёт. Нам по-прежнему разрешены манипуляции с генетическими цепочками. Результаты пугают. Второе разорение. Больше никакой цепочкописи, никаких синапов в концентах, за редкими разрешёнными исключениями: ита, часы, страничные деревья, библиотечный виноград и, возможно, лаборатории в экстрамуросе, где работают призванные инаки или обученные в концентах праксисты вроде тебя. Отлично. Теперь уже всё под контролем, верно? Без синапов, без инструментов, с одними граблями и тяпками, под надзором инквизиторов инаки уже ничего не сделают. Мирская власть окончательно с нами справилась. А через две с половиной тысячи лет выясняется, что умные люди, запертые на скале, где им нечем себя занять, кроме раздумий, могут создать праксис, не требующий инструментов и потому ещё более пугающий. Отсюда Третье разорение, самое страшное, самое жестокое из всех. Через семьдесят лет матический мир восстанавливается. И здесь можно задать себе очевидный вопрос...

— Что осталось? Какие разрешённые исключения? — закончил Эмман.

Некоторое время мы оба молчали, слушая вздор из говорилки. Каждый ждал, что другой закончит мысль. Я надеялся, что Эмман знает ответ и поделится им со мной, но, судя по его лицу, надеялся я зря.

Итак, мне предстояло самому довести до конца логическую цепочку. По счастью, как раз в этот момент на берег вышли Игнета и Магнат Форали, поскольку очевидно было, что сейчас начнётся торжественная часть. Я поглядел на них. Эмман Белдо проследил мой взгляд.

— Они, — сказал он.

— Они, — подтвердил я.

— Преемство?

— Не совсем в точности Преемство, поскольку оно начинается со дней Метекоранеса. Скорее некая его мирская инкарнация, созданная примерно во время Третьего разорения. Связанная с матическим миром самыми разнообразными узами. Владеющая Экбой, Эльхазгом и не только ими.

— Может быть, так это представляется тебе, — сказал Эмман, — но уверяю, большая часть тех, кого ты называешь бонзами, слыхом не слыхивала об этой организации. Для них она ничто — не обладает ни малейшим влиянием. Магнат Фораль — если это имя вообще что-нибудь им говорит — для них старый аристократ-коллекционер.

— Но так и должно было случиться, — сказал я. — Организация возникла после Третьего разорения. Минут десять она была известна и влиятельна, но после войн, революций и Тёмных веков её забыли. Она стала такой, как сейчас.

— И какая же она сейчас? — спросил Эмман.

— Я всё ещё пытаюсь понять. Но суть, кажется, в том...

— Что это выше нашего мирского разумения? — подсказал Эмман. — Говори. Я готов с этим согласиться.

— Но готов ли ты согласиться с практическими следствиями? — спросил я. — То есть...

— Если я получу приказ... — Он стрельнул глазами в сторону складки, под которой я спрятал Всеобщие уничтожители, — его не следует исполнять, потому что он отдан бестолковым мирянином, не понимающим, куда движется повествование?

— Именно, — сказал я и заметил, что Эмман пальцем гладит свою жужулу. В Тредегаре у него была другая. Странно. Корд немножко научила меня разбираться в таких вещах, и я видел, что жужула не отформована из полипласта и не склёпана из проката, а выточена из цельнометаллической заготовки. Очень дорогая вещица. Штучное производство.

Эмман перехватил мой взгляд.

— Красивая игрушка, да?

— Я такую уже видел, — сказал я.

— Где? — резко спросил он.

— У Джада такая была.

— Откуда ты знаешь? Её выдали ему перед самым запуском. Он сгорел раньше, чем ты успел с ним поговорить.

Я только смотрел на Эммана, не зная, с чего начать.

— Это тоже выше моего разумения? — спросил он.

— Отчасти да. Скажи, много их ещё?

— Здесь? По меньшей мере одна. — Он повернулся к надувному дому. Внешнюю дверь шлюзовой камеры только что расстегнули, и наружу потянулась череда женщин и мужчин в парадной одежде. Они потирали головы, привыкая к носовым трубкам. — Видишь третьего от начала — лысого? У него такая же.

Моя правая рука выбыла из разговора. Ею завладела Ала. Остальное тело еле-еле успело отреагировать — иначе не миновать бы вывиха.

— Наушник вставь, — сказала она. — Актал уже давно идёт!

Ала сунула мне в руку наушник-каплю, и я затолкал его себе в ухо. На противоположной стороне овала заиграл оркестр. Я огляделся. Смешанный контингент из урнудских, троанских, латерранских и фтосских солдат нёс к воде четыре длинных ящика. Гробы.

Ала отвела меня за надувной дом, где по трём углам ещё одного гроба стояли Лио, Джезри и Арсибальт.

— В кои-то веки я не последний! — изумлённо проговорил Лио.

— Вот что значит побыть начальником, — сказал я, вставая в свой угол. Мы подняли гроб, в котором, как я догадался, лежали останки Лизы.

270