— А как же теперь процианин? — спросил я, изображая на лице (по крайней мере, стараясь изобразить) притворную озабоченность.
— Обойдётся. Он сам лучше любой глушилки.
Машинка из помехи для разговора стала темой для обсуждения. Мои друзья собрались в кружок, посмотреть, как она работает, и посмеяться над звуками, которые она издаёт. Юл, выдав в микрофон череду ругательств, заставил её генерировать бессвязные непечатные фразы. Однако через некоторое время голос Жюля Верна Дюрана — осипший, но твёрдый — сообщил, что начинается следующая часть актала. Мы вновь собрались у кромки воды и выслушали речи четырёх лидеров, которым предстояло поставить свою подпись под мирным договором. Первым выступил ган Одру. Затем — праг Эшвар, полная невысокая женщина, с виду — самая обычная бабулька, только что в военной форме. За ней — арбский министр иностранных дел и, наконец, один из тысячелетников, которых я видел с фраа Лодогиром. Закончив, каждый поднимался на барку. Когда наш тысячелетник взошёл на борт, женщины выгребли на середину пруда. Все четыре лидера взяли ручки и начали подписывать документы. Несколько мгновений мы смотрели в молчании. Однако подписание длилось долго, и постепенно люди начали переговариваться — сперва шёпотом, потом всё громче и громче, сбиваясь в кучки и переходя с место на место.
Это может показаться странным, но я зашёл за надувной дом и пересчитал гробы. Один два, три, четыре.
— Проверяешь?
Я обернулся и увидел у себя за спиной фраа Лодогира.
Я включил глушилку — она голосом Юла выдала длинное ругательство — и сказал:
— Для меня это единственный способ знать наверняка, кто по-прежнему мёртв.
— Можешь больше не проверять, — ответил он. — Всё позади. Счёт уже не изменится.
— А вы можете возвращать людей так же, как заставляете их исчезнуть?
— Не отменив этого, — Лодогир кивнул на барку, где подписывали мирный договор, — нет.
— Ясно, — сказал я.
— Ты надеялся вернуть светителя Ороло? — мягко спросил Лодогир.
— Да.
Лодогир молчал, но я без слов понял, что он имел в виду.
— Если Ороло жив, значит, Лиза лежит под пеплом на Экбе. Мы не получили сведений, извлечённых из её останков, и этого, — я тоже взглянул на барку, — не происходит. Мирный договор согласуется только с тем, что Ороло и Лиза мертвы — и останутся мертвы.
— Мне очень жаль, — сказал Лодогир. — Некоторые мировые пути — некоторые состояния дел — требуют, чтобы некоторых людей... не было.
— Очень похожее слово употребил фраа Джад, — сказал я, — прежде чем его не стало.
Фраа Лодогир сделал такое лицо, будто готовится выслушать мой жалкий ученический лепет. Я продолжил:
— А как насчёт фраа Джада? Есть ли шанс, что он снова будет?
— Его трагическая гибель подробно задокументирована, — ответил фраа Лодогир, — но я не возьму на себя смелость предполагать, что может и чего не может инкантер.
Он повернул голову и задержал взгляд (или мне так показалось) на Магнате Форале. В кои-то веки рядом с преемником Эльхазга не стояла госпожа секретарь (она исполняла свои официальные обязанности), и я двинулся прямиком к нему.
— Скажите, это вы — это мы их позвали? — спросил я. — Мы вызвали урнудцев? Или некий урнудец тысячу лет назад увидел во сне геометрический чертёж и превратил его в религию, истолковав как зов высшего мира?
Магнат Фораль выслушал и повернулся к воде, призывая меня посмотреть, как подписывают мир.
— Взгляни, — сказал он. — На этой барке два арбца, облечённые равной властью. Такого не было с золотых дней Эфрады. Стены Тредегара рухнули. Инаки вышли из резерваций. Ита работают бок о бок с ними. Если бы всё произошло из-за того, что мы призвали урнудцев, разве Преемству не следовало бы гордиться? О, я был бы рад записать это достижение на наш счёт. Долго я и мои предшественники трудились ради такого исхода. Каких лавров заслуживало бы Преемство, будь твои слова истиной! Но всё происходило совсем не так просто и прямолинейно. Я не знаю ответа на твой вопрос, фраа Эразмас, и никто в нашем космосе его не узнает, пока мы не построим нечто подобное и не отправимся в следующий.
Снизарение, внезапный, обычно нежданный миг чистого понимания.
«Словарь», 4-е издание, 3000 год от РК.
Колышков всё время не хватало. Наши добровольцы мастерили их из чего угодно: выламывали арматуру из рухнувших зданий, выпиливали гнутые прутья из поваленных стартовых вышек, собирали щепки от развороченных древесных стволов. Связки колышков складывали перед моей палаткой, грозя забаррикадировать выход.
— Их надо отнести геодезистам, — сказал я. — Пойдёшь со мной?
Мастер Кин, шесть дней проведший в кузовиле с Барбом, радостно согласился. Мы приподняли сырой полог, вышли в белёсое пасмурное утро и, взвалив на плечи столько колышков, сколько могли унести, двинулись вверх по склону. Наши первые дороги размыло дождями, так что теперь новоприбывшие рубили террасы и прокладывали серпантин. Тяжёлая работа и хороший способ отделить тех, кто и впрямь намерен остаться в Ороло, от просто отдыхающих.
— Сперва будем строить из дерева и глины, — сказал я, когда мы проходили мимо смешанной команды инаков и мирян, вбивавшей в землю столбы. — К моей смерти примерно определится, что тут и как. Следующие поколения смогут выработать свой план и воплотить его в камне.
Кин в ужасе воззрился на меня, потом сообразил, что умирать я собрался не сейчас, а в преклонном возрасте.