Анафем - Страница 71

На пинакль я взобрался скорее ощупью, потому что не видел ничего, кроме тёмных и светлых пятен. К концу подъёма плач перешёл в истерические рыдания, но я вытер лицо стлой и сделал несколько глубоких вдохов. Меня хватило на то, чтобы вытащить табулу из Ока Клесфиры. Заворачивая её в край стлы, я вспомнил, как раздевался Ороло.

Он будет стоять голый, пока инаки анафемствуют его гневным песнопением. Наверное, оно уже началось. Петь полагалось искренне. Может, столетникам и тысячникам, не знавшим Ороло, это было легко, но из-за нашего экрана вряд ли доносилось что-нибудь вразумительное.

Я спустился к МиМ, но табулы, которую Ороло положил под объектив перед закрытием звездокруга, на месте не оказалось. Кто-то её изъял. Точно так же, как из наших ниш забрали всё, написанное его рукой.

И тут я, возможно, сделал глупость, но иначе было нельзя. Я выбежал на край звездокруга, откуда смотрел, как инквизиторы с фраа Пафлагоном садятся в летательный аппарат, и пригнулся за тем же самым менгиром. Чуть погодя из дневных ворот вышел Ороло. Ему дали что-то вроде джутового мешка, чтобы прикрыть наготу, и спасательное покрывало из оранжевой металлизированной ткани, которое он накинул на плечи от холодного ветра. Бледные худые ноги утопали в ветхих, спадающих на ходу башмаках. Ороло зашагал прочь от концента, ни разу не обернувшись. Когда через несколько минут он исчез за струей фонтана, я решил, что пора спускаться.

По пути через хронобездну я слышал, как заканчивается актал анафема, и думал, как мне повезло. Для тех, кто в соборе, Ороло просто шагнул в пугающую неизвестность. Я хотя бы видел, как он выходит живой, своими ногами. Это не отменяло всего ужаса происшедшего, но по крайней мере вселяло надежду, что, может быть, ещё до темноты он, одетый с чужого плеча, будет сидеть в каком-нибудь баре перед кружкой пива и спрашивать, куда бы устроиться на работу.

Конец службы состоял из подтверждения верности канону. Я радовался, что меня там нет. Табулу я завернул в лист для рисования и спрятал за ящиком с боеприпасами: Лио сможет забрать её позже.

Оставался вопрос: засёк ли кто-нибудь из десятилетников моё отсутствие? Впрочем, в толпе из трёхсот человек оно вполне могло остаться незамеченным.

На всякий случай я сочинил историю, будто Ороло заранее намекнул, что произойдёт (кстати, он и намекнул, а я по своей тупости не понял), и я пропустил актал, боясь, что не смогу его выдержать. Это всё равно грозило неприятностями, но мне было уже всё равно. Пусть меня отбросят: я выясню, куда пошёл Ороло (скорее всего на Блаев холм), и отправлюсь к нему.

Однако врать не пришлось: никто меня не хватился, а если и хватился, всем было не до того.

За что Ороло отбросили, пришлось реконструировать по фрагментам, как археологическую находку по разрозненным черепкам. На это ушло несколько недель. Порою слух или убедительные неверные сведения уводили нас на путь, который после двух-трёх потраченных дней заканчивался логическим тупиком. Не способствовало делу и то, что все мы страдали от психического эквивалента ожогов третьей степени.

Ороло как-то узнал, ещё до аперта, нечто связанное со звездокругом. Он поручил Джезри сделать какие-то расчёты, не показывая ему фотомнемонические табулы, с которых взяты данные. Более того, Ороло приложил все усилия, чтобы Джезри и другие ученики не поняли суть работы — вероятно, хотел вывести их из-под удара.

Когда мастер Кин заговорил о технических характеристиках Флекова спилекаптора, Ороло пришла мысль использовать такого рода аппарат для космографических наблюдений. В Девятую ночь аперта, после закрытия звездокруга, Ороло проник на пасеку и украл несколько контейнеров с медом. Он переоделся в мирское платье и вышел через дневные ворота, катя перед собой сумку-холодильник для пива, куда спрятал свою добычу. Затем Ороло встретился с каким-то нехорошим субъектом, с которым, надо полагать, познакомился в экстрамуросском баре. Более того, он и по барам-то в аперт ходил, вероятно, с целью найти такого человека. За мёд Ороло получил спилекаптор.

Маленький виноградник, в котором он предавался своему самоделью, был из собора почти не виден. Зимою Ороло иногда приходил туда чинить подпорки и подрезать лозы. После аперта он устроил там примитивную обсерваторию: свободно вращающийся вертикальный шест, выше человеческого роста, с наклоняемой перекладиной на уровне глаз. На перекладине Ороло выстругал ложбинку для спилекаптора. Система позволяла надолго удерживать спилекаптор в нужном положении, пока Ороло следил за объектом в небе. Стабилизатор изображения, зум и усиление слабого сигнала давали возможность рассмотреть, что уж он там хотел.

Мысль, что Ороло ограбил концент, стакнулся с преступником и вёл запретные наблюдения, ужасала, однако история выглядела логичной, а сам план был вполне в духе Ороло. Рано или поздно нам предстояло свыкнуться с тем, что мы узнали.

Многие эдхарианцы теперь смотрели на меня как на предателя: человека, заложившего Ороло инспекторату. Перед апертом я бы мучился из-за такой несправедливости ночь за ночью: по чётным числам от стыда, что наговорил Спеликону лишнего, по нечётным — от злости, что выбрал капитул, который меня не понимает. Однако на фоне последних событий переживать из-за таких мелочей было всё равно что высматривать далёкие звёзды на дневном небе. Хотя Ороло был мне не отец и по-прежнему жив, я знал, что фраа Спеликон у меня на глазах убил моего отца. А мои чувства к сууре Трестане были ещё чернее: я не сомневался, что всё это её козни.