— Жуть, — сказал он.
— Думаешь, она нас заложит? — Я постарался произнести это иронически, в смысле: «ты правда такой дурак, что думаешь, будто она нас заложит?», но Джезри принял мои слова за чистую монету.
— Для неё это отличный способ выслужиться перед инспектрисой.
— Однако она специально подошла к нам, когда никого рядом не было, — напомнил я.
— Может, она хочет потребовать от нас плату за молчание?
— Что мы можем ей предложить? — фыркнул я.
Джезри задумался и пожал плечами.
— Себя?
— А вот теперь ты пошлишь. Почему не сказать хотя бы «свою любовь»?
— Потому что я не питаю любви к Але, — буркнул Джезри, — да и она ко мне.
— Брось, не такая уж она гадкая.
— Как ты можешь так говорить после того, что она нам устроила?
— Может, она просто хотела предупредить, что мы слишком заметно себя ведём.
— Ну, тут она права, — согласился Джезри. — Хватит нам говорить на виду у всего матика.
— Ты можешь предложить что-нибудь получше?
— Да. Нижний подвал Шуфова владения, следующий раз, как Арсибальт подаст знак.
Случай представился меньше чем через четыре часа. Внешне всё шло гладко. Арсибальт подал знак. Мы с Джезри заметили это из разных мест и пришли во владение Шуфа независимо. Никого, кроме Арсибальта, там не было. Мы с Джезри спустились в склеп и приступили к работе.
С другой стороны, всё с самого начала было не так. Я ходил во владение Шуфа окольной дорогой, через страничную рощу, каждый раз немного другим путём, Джезри же отправился от моста прямым курсом. Впрочем, нельзя сказать, что я больше преуспел в конспирации, поскольку встретил не менее четырёх гуляющих инаков, а перед самым владением Шуфа чуть не споткнулся о сууру Тари и фраа Бранша, которые тесно общались, глубоко забравшись друг дружке в стлы.
Я вошёл в здание с намерением отменить всю затею, но Джезри уговорил меня спуститься. Арсибальт, уже порядком напуганный, остался нести дозор. Итак, мы втиснулись в крохотный склеп, где я столько времени провёл в одиночестве. Но с Джезри всё было иначе. Я привык к геометрическому искажению от «рыбьего глаза», он — нет, и долго увеличивал разные предметы просто чтобы посмотреть, как они выглядят. Я в первые разы проделывал то же самое, но сейчас мне хотелось на него заорать. Джезри как будто не понимал, что у нас нет времени. Заинтересовавшись чем-то, он говорил слишком громко. Обоим нам пришлось выходить в сортир; я объяснил Джезри, что приоткрытая дверь означает: «в здании никого нет».
Прошло, наверное, часа два-три, прежде чем мы занялись, наконец, солнцем. Табула позволяла изучать его не хуже, чем далёкие звёзды. Её яркость была ограничена, поэтому солнце представало не слепящим термоядерным шаром, а чётко очерченным диском — ярким, разумеется, но не таким, чтобы на него нельзя было смотреть. Если увеличить изображение и уменьшить яркость, можно было увидеть пятна. Я не мог сказать, слишком ли их много. Джезри тоже. Ещё приглушив солнечный диск, мы поискали на лимбе вспышки, но тоже ничего особенного не нашли. Ни я, ни он в этом толком не разбирались. Мы никогда прежде не обращали особого внимания на солнце, считая его противной и непредсказуемой звездой, помехой в изучении других звёзд.
Отчаявшись и убедив себя, что гипотеза про Самманна и очки неверна, а мы зазря убили полдня, мы пошли наверх, но дверь оказалась закрыта. В здании кто-то был.
Мы прождали полчаса. Возможно, Арсибальт закрыл дверь по ошибке: я тихонько поднялся и приложил к ней ухо. Арсибальт с кем-то разговаривал, и чем дольше я вслушивался в приглушённые голоса, тем больше убеждался, что с ним суура Ала. Она нас выследила!
На моё сообщение о том, что происходит, Джезри ответил очередной гадостью про Алу. Получасом позже она всё ещё была там. Нам с Джезри отчаянно хотелось есть. Арсибальт наверняка впал в животную панику.
Очевидно, по меньшей мере один человек раскрыл (или вот-вот должен был раскрыть) нашу тайну. Мы сидели в темноте на корточках, запертые, как крысы, и обдумывали последствия. Вести себя так, будто ничего не произошло, было бы глупо. Поэтому мы вынули из-под себя полипласт, завернули в него табулу и затолкали её так далеко, как только смогли, — в самое дальнее место, которое Арсибальт успел раскопать. Потом мы взяли лопату и накидали сверху четыре фута земли, основательно при этом перемазавшись. Затем я снова поднялся по лестнице и приложил ухо к двери. На сей раз я ничего не услышал. Однако дверь была по-прежнему закрыта.
— Видимо, Арсибальт променял нас на ужин, — сказал я, спустившись в склеп. — Но держу пари, Ала ещё там.
— Не в её характере бросать неоконченное дело, — заметил Джезри.
— Впервые слышу, как ты говоришь о ней что-то хорошее.
— Так что, по-твоему, нам делать, Раз?
Никогда прежде Джезри не интересовался моим мнением по какому бы то ни было поводу. С минуту я смаковал новое ощущение, потом сказал:
— Если она намерена нас заложить, то мне в любом случае крышка. Но ты ещё можешь выкрутиться. Так что выйдем вместе. Накройся стлой и дуй прямиком к чёрному ходу. Я заговорю с Алой — ты за это время успеешь скрыться.
— Договорились, — сказал Джезри. — Спасибо, Раз. И учти: если она тебя домогается...
— Заткнись.
— Ладно, пошли. — Джезри натянул стлу на лицо, но я заметил, что одновременно он трясёт головой. — И вот такое у нас тут считается захватывающими приключениями!
— Может быть, твое желание сбудется, и с миром что-нибудь произойдёт.
— Я думал, что уже, — сказал Джезри, кивая на то место, где мы спрятали табулу. — Но пока ничего нет, кроме солнечных пятен.