Анафем - Страница 82

— Теоров, обратившихся к философии, когда теорика остановилась.

— Замедлилась, — поправил меня Арсибальт, — в ожидании результатов из мест вроде Бунжо.

Концент светителя Бунжо выстроили рядом с заброшенной соляной шахтой, уходящей на две мили в глубину. Тамошние милленарии посменно сидят в полной тьме перед кристаллическими детекторами элементарных частиц, дожидаясь вспышек. Каждую тысячу лет они публикуют свои результаты. После первого тысячелетия они с уверенностью сообщили о трёх вспышках, но с тех пор не зафиксировали ни одной.

— А тем временем теоры забавлялись с идеями, которые люди вроде Эвенедрика придумали, дойдя до границ теорики?

— Да, — сказал Арсибальт. — Таких идей к Реконструкции была целая куча, всё сплошь вариации на тему поликосмизма.

— Идеи, что наш космос не единственный.

— Да. Об этом-то Пафлагон и писал, когда не был занят изучением нашего космоса.

— Кажется, я запутался. Вроде бы минуту назад ты говорил, что он занимался ГТМ.

— Да. Но протесизм — веру в то, что существует иной уровень бытия, царство чисто теорических форм, — можно считать самой ранней и простой из поликосмических теорий, — пояснил Арсибальт.

— Поскольку он постулирует существование двух космосов, — проговорил я, стараясь уловить его мысль. — Одного для нас и другого для равносторонних треугольников.

— Да.

— Но поликосмические гипотезы, о которых я слышал — те, что возникли перед Реконструкцией, — совсем другая история. В них существуют космосы, похожие на наш, хоть и отделенные от него. С материей, энергией и полями. Изменяющиеся. Никаких вечных треугольников.

— Не всегда такие похожие, как ты думаешь, — сказал Арсибальт. — Пафлагон вслед за своими предшественниками считает, что классический протесизм — просто одна из поликосмических теорий.

— Да как же...

— Этого я не могу объяснить, не рассказав всё. — Арсибальт поднял пухлые руки. — А подвожу, собственно, к тому, что он верит в некую форму Гилеина теорического мира. А также в другие космосы. Этими темами и увлечена суура Акулоа.

— Так что, если ГВФСА действительно существует...

— Он призвал Пафлагона, потому что поликосмизм внезапно сделался актуален, — закончил Арсибальт.

— И мы предполагаем, что события, сделавшие его актуальным, также спровоцировали закрытие звездокруга.

Арсибальт пожал плечами.

— И что же это может быть?

Он снова пожал плечами.

— Тут уж вы с Джезри думайте. Только не забывайте, что бонзы могут и просто ошибаться.

Наконец однажды я спустился в склеп под владением Шуфа и три часа подряд смотрел, как Самманн ест. Он приходил каждый день, но не всегда в одно время. Если позволяла погода, он садился на парапет, клал рядом салфетку, доставал еду и перекусывал, любуясь окрестностями. Иногда он читал книгу. Я не мог определить, что там у него, но выглядело это куда аппетитнее наших обедов. Иногда северо-восточный ветер доносит до нас запахи итовской кухни. Нам всегда казалось, что ита нарочно нас дразнят.

— Результаты! — объявил я Лио, когда следующий раз оказался с ним на лугу. — Или типа того.

— Ну?

— Кажется, ты был прав.

— В чём?

Прошло уже столько времени, что Лио забыл наш разговор про Самманна. Когда я ему напомнил, он обалдел.

— Ну, класс!

— Может быть. Я пока ещё не знаю, как всё это понимать.

— А что он делает? Держит перед Оком Клесфиры табличку? Разговаривает на языке жестов?

— Нет, для такого Самманн слишком умён, — сказал я.

— Что? Ты говоришь, будто о старом друге.

— Я уже примерно так к нему отношусь. Мы столько раз перекусывали вместе.

— И как же он с тобой говорит? В смысле, говорил.

— Первые шестьдесят восемь дней он молчит, как рыба, — сказал я. — На шестьдесят девятый день кое-что происходит.

— На шестьдесят девятый? Это по обычному календарю когда?

— Примерно через две недели после солнцестояния. Девять дней до того, как отбросили Ороло.

— Ясно. И что делает Самманн на шестьдесят девятый день?

— Ну, обычно он поднимается по лестнице, снимает с плеча сумку и вешает на выступ парапета. Протирает оптику. Потом садится на парапет — он там плоский, шириной примерно в фут, — вынимает из сумки еду и перекусывает.

— Ага. Так в шестьдесят девятый день что?

— Кроме сумки у него что-то вроде книги. В руке. Первым делом он кладёт эту штуку на парапет. Потом принимается за обычные дела.

— То есть она лежит напротив Ока Клесфиры?

— Вот именно.

— И ты можешь её увеличить?

— Конечно.

— И прочесть название?

— Это вовсе не книга, Лио. Это чехол. Как тот, который Самманн поднял в первый день. Только больше и тяжелее, потому что в нём...

— Другая табула! — воскликнул Лио и задумался. — Понять бы ещё, что это значит.

— Надо полагать, он только что забрал её в другом месте.

— И он ведь не оставляет её на парапете?

— Нет, заканчивает есть и уносит её с собой.

— Интересно, почему он забирает табулу именно в этот день.

— Думаю, примерно тогда расследование фраа Спеликона начало по-настоящему набирать обороты. Теперь вспомни: когда я во время анафема, в семьдесят восьмой день, пробрался на звездокруг, я проверил МиМ...

— И не нашёл табулы, — кивнул Лио. — Итак. На шестьдесят девятый день Спеликон, вероятно, велел Самманну забрать табулу, которую Ороло оставил в МиМ. Самманн послушался. Но Спеликон не знал про ту, которую ты положил в Око Клесфиры, поэтому её не потребовал.